XIV-ый ВЕК В РУССКОЙ ИСТОРИИ. IV. — Н. ЕЛЬСКИЙ

"Доброволец" » №33 Сентябрь 1955 г. » XIV-ый ВЕК В РУССКОЙ ИСТОРИИ. IV. — Н. ЕЛЬСКИЙ

XIV-ый ВЕК В РУССКОЙ ИСТОРИИ. IV. — Н. ЕЛЬСКИЙ

Итак, Москва избрана. Выбором митрополита Петра Москва стала центром всерусскости. Митрополит Петр — родом галичанин. Следовательно Москва избирается центром не только голосом северо-восточной Руси, но и голосом Руси всеединой. Рядом с властью незначительного удельного князька, одного из многих князьков северо-восточной Руси — подданных татарских ханов, в Москве появилась власть всероссийская, объединяющая все владения св.Владимира, — власть всероссийского митрополита.

Политическая мизерность князей — результат крайней раздробленности страны, теперь должна стать фактором способствующим будущему объединению, ибо среди политически бессильных князей не будет ни одного, который сможет успешно бороться против власти своего собрата, опирающегося на власть всероссийского митрополита.

Насколько в своем выборе митрополит Петр мало считался с наличием политических обстоятельств, насколько Церковь не была «поставлена на службу государственной линии», не была «инструментом государственного империализма», как пытаются сейчас убедить нас современные «историки церкви», но сама вершила свое дело, ясно свидетельствует то обстоятельство, что в момент избрания митрополитом Петром Москвы в качестве церковного центра, Москва даже не была старшим княжеством в северо-восточной Руси. Старшим князем, владевшим дававшим это преимущество великим княжеством Владимирским, был тогда князь Тверской, сначала Димитрий Михайлович, сын Михаила святого, а потом его брат — Александр Михайлович. Только уже после смерти митрополита Петра, великое княжество Владимирское и с ним и старшинство в ряду других князей северо-восточной Руси перешло к Ивану Калите.

Божию Промыслу было угодно, чтобы преемник митрополита Петра, грек митрополит Феогност продолжил труды своего святого предшественника и также связал свою судьбу с Москвой.

Но, чтобы это дело укрепилось, чтобы оно не стало только кратким эпизодом в русской истории, мимолетных событием, незаметным на фоне продолжающихся братских междоусобий и соперничества, нужно было, чтобы московская княжеская власть успела окрепнуть под митрополичьей сенью. Нескольких лет пребывания в Москве митрополита Петра и 26 лет много менее активной деятельности в этом направлении митрополита Феогноста не было достаточно. Народное сознание еще не привыкло видеть в Москве естественного своего центра. В сколько-нибудь широкие круги русского народа еще не проникло сознание важности совершающегося процесса, еще не вырисовались его контуры.

Политически это хорошо доказывается тем, что после смерти митрополита Феогноста московские князья дважды лишались значения старейших князей северо-восточной Руси и снисходили до степени рядовых князей. После смерти великого князя Симеона Гордого, сына Ивана Калиты, великим князем Владимирским на короткое время стал Суздальский князь Константин, а после смерти преемника Симеонова — князя Иоанна Иоанновича Кроткого, великим княжением Владимирским завладел сын Константина, князь Суздальский Димитрий Константинович.

И тот, и другой из Суздальских князей были владетелями, правившими, по выражению летописи, «честно и грозно», обладали выдающимися правительственными талантами и нравственными добродетелями.

Между тем, как раз в это время на Московском престоле находились князья, не обладавшие государственными талантами: слабый и тихий Иоанн Иоаннович Кроткий и после его кончины — девятилетний Димитрий, будущий Донской.

Если бы объединяющий центр России стал кочевать, повинуясь случайностям появления на княжеских престолах тех или иных сильных личностей, Россия никогда бы не вышла из периода усобиц: сильная и талантливая личность могла появляться в каждом новом поколений в разных княжеских семьях. Дело объединения России не могло зависеть от такой случайности.

И Церковь Русская, благодатная выразительница лучших народных чаяний, не поддалась соблазну делать выбор из числа соперничающих князей даже на основе принципа нравственного превосходства того или другого князя. Князей — соперников Москвы, — выделявшихся нравственными качествами, Церковь канонизировала, прославляла как святых, но власть государственную упорно предоставляла князьям Московским, тем, среди которых не было святых, но кому, как никому иному, дан был талант государственного помазанничества.

То, что Церковь при этом не только не была «инструментом» государства, но руководилась в данном благодетельнейшем для русского народа деле соображениями, даже не национальными, а исключительно своими церковными: спасти народ и страну от душевредных раздоров, доказывается тем, что митрополит Феогност, укрепивший выбор митрополита Петра, был грек, которому чисто национальные стремления русских были чужды.

Ему же мы обязаны тем, что он избрал, и пользуясь своим влиянием в Константинополе, провел в свои преемники величайшего нашего русского государственного человека — митрополита Алексия.

Говорить о митрополите Алексие подробно нет надобности, его образ слишком хорошо известен, но напомним факт, особенно ярко подчеркивающий значение митрополита Алексия в нашей истории:

Когда митрополит Алексий прибыл в Россию из Константинополя, поставленный на кафедру всероссийского митрополита, он застал старшим князем северо-восточной Руси — князя Суздальского Константина, а Москву, опустошенную после смерти великого князя Симеона и прошедшей по Московской области моровой язве/может быть чумы/, сведенной на положение рядового княжества.

С большим трудом, совместными усилиями митрополита Алексия и князя Иоанна Иоанновича, им удалось добиться восстановления Москвы в звании старшего княжества, владетельницы великого княжения Владимирского. Но через три года после того, по смерти князя Иоанна, когда на Московском престоле оказался девятилетний Димитрий, Москва снова лишилась старейшинства, снова стала рядовым княжеством.

Данный случай был особенно важен; вопрос на этот раз был поставлен во всей ясности и прямоте — на престоле московских князей отрок, никаких личных преимуществ у него пред его соперниками нет. Окажется ли новый, выстраданный в испытаниях предыдущих эпох и поддержанный голосом Церкви принцип наследственной преемственности великого княжения достаточно сильным, чтобы выдержать борьбу в личном много превосходящим противником?

И, конечно, только при поддержке митрополита Алексия дело решилось именно так; через два года одиннадцатилетний князь Димитрий Иоаннович, носитель только принципа, а не личных качеств, получил звание великого князя Владимирского, старейшего из князей северо-восточной Руси, чтобы с того времени, с 1362 г., уже никогда венец старейший великокняжеский, а потом и царский — Московский и всея Руси не отходил от потомства Калиты, пока в смуте Лихолетия не закончилась эта династия.

Интересна и убедительна быстрота, с какой от того момента наростает значение Московского княжества, находившегося под управлением митрополита Алексия.

Уже через три года после того, как звание великого князя Владимирского было утверждено за князем Димитрием Иоанновичем /будущим Донским/, к нему — пятнадцатилетнему отроку, как к полноправному судье обращается со своим спором, кто? Тот самый князь Димитрий Константинович Суздальский, который только за три года до того — носил звание великого князя Владимирского и почитался не только званием, годами и опытностью, но и личными качествами, далеко превосходившими своего юного московского соперника.

И князь Димитрий Иоаннович, поддержанный митрополитом Алексием, властно решает этот спор Суздальского князя, его спор с младшим братом Борисом, пользуясь для сего тем правом законного государя русского, которое взлелеяно, взрощено и даровано было ему благодатной попечительницей судеб России — Русской Церковью, ее святыми служителями, великими святителями митрополитами Петром, Феогностом и Алексием.

Н. ЕЛЬСКИЙ

Оцените статью! Нам важно ваше мнение