ДЕСАНТ НА КУБАНЬ 1920 г. — СЕРГЕЕВСКИЙ

"Доброволец" » №45 » ДЕСАНТ НА КУБАНЬ 1920 г. — СЕРГЕЕВСКИЙ

ДЕСАНТ НА КУБАНЬ 1920 г. — СЕРГЕЕВСКИЙ

В № 41″Добровольца», на стр.14-16, Г. Орлов в своей статье «К 35-летию последних решающих боев в Сев. Таврии кратко описывает десантную операцию из Крыма на Кубань в августе 1920 г., основывая, повидимому, свое описание, главным образом, на советском труде Короткова и критике этого труда ген.Шатиловым.

Как участник этой операции, составивший в 30-х годах подробное ее описание /к сожалению, оно погибло в рукописи/, для чего я пользовался советскими трудами — весьма точным и основательным, принадлежащим перу участника этих боев на красной стороне /бывш. офицера, фамилию которого, к сожалению, забыл/ и малокультурным, полного самовосхвалений, трудом, упоминаемого Г. Орловым, тов. Ковтюха, я позволяю себе дать некоторые подробности этой десантной операции и исправить некоторые ошибки.

Ген.Штаба Полковник Сергеевский.

Десант на Кубань 1920. заслуживает того, чтобы он был подробнее отмечен в истории Белой борьбы и как поучительный военно-исторический пример такого рода операции вообще и в условиях гражданской войны, в частности и как пример доблести войск, и энергии и решительности частных начальников, но и крупных ошибок в подготовке и неправильного руководства всей операцией в лице Командующего десантной «армией», как ее называли официально в те дни.

Моя статья не является описанием операции, хотя бы только с белой стороны; она — только дополнение к тому, что сообщает об этой операции Г. Орлов в № 41 «Добровольца».

Ошибок в подготовке и организации было много, и больших, и малых. Я отмечу лишь те, которые наиболее повлияли и на общий исход операции, и на те трагические положения, в которые в течение 3-х недель непрерывно попадали части армии и из которых они все же, хотя и с потерями, но благополучно выходили, благодаря таланту частных начальников.

Прежде всего — недостатки предварительной разведки: совершенно преувеличены были представления о силе и значении белых повстанческих отрядов в западной части Кубани /напр., отряда полк. Скакуна/. Предвзято и совершенно неоправдано было предположение, что население Кубани даст большое число вооруженных казаков для развертывания 2-ой Кубанской «дивизии» генерала Шифнер-Маркевича, представлявшей из себя лишь кадры действительных частей, в которые надлежало вливать местные пополнения. Люди для этого оказались налицо, частично — и конский состав. Но оружия не было /оно все было отобрано красными у населения/, а армейская огромная база, приплывшая с десантом в Приморско-Ахтарскую, оружия /винтовок/ не имела вовсе.

Десантная армия везла с собою огромное количество гражданского и небоевого элемента. Наличие последнего, в виде всевозможных тыловых учреждений, было до известной степени оправдано, так как перед армией стояли огромные задачи, почти в полном отрыве от Крыма. Неизбежно было и известное число жен офицеров, ибо условия белой борьбы сделали для многих это правилом: жены не отделялись от мужей, иногда даже в боевой обстановке. Но совершенно недопустимым было взятие с собой в десант огромного числа станичных атаманов и другой местной администрации, ушедшей с армией весной 1920 г. и ныне возвращавшейся со своими семьями и всяким домашним скарбом, до клеток с канарейками включительно. Все это «возвращалось на Родину», точно в ней был уже установлен твердый «белый»порядок! Все это, как отмечает и Г. Орлов, бросилось в глаза и прибывшему к погрузке десанта ген. Врангелю, который не смог не бросить по этому поводу упрека в своих Воспоминаниях своему Начальнику Штаба.

Были и меньшие, но существенные по последствиям ошибки при формировании армии и ее штаба. Я укажу на две, на которые я лично натолкнулся. В десанте участвовало три военных училища. Офицеры генерального штаба, преподаватели в этих училищах получили приказание итти в десант со своими учениками. При этом почти никто из них, несмотря на их просьбы, не был использован ни для строевых назначений, ни для штабных /по их специальности/, ни для административных.

В особенном забросе оказалась служба связи. Точнее — кроме радиостанции для связи со штабом Главнокомандующего в Крыму /для чего, кроме того, была использована, когда обстановка стала критической, и авиация из Крыма/ и предполагаемой связи по старине — ординарцами, служба связи вообще отсутствовала. Ни местная телеграфная сеть /правительственная и железнодорожная/ не получила какого-либо организованного из штаба использования, ни даже каких-либо указаний о срочных донесениях, постах летучей почты и о местонахождении штаба армии и командующего. Поэтому и упоминаемая Г. Орловым «потеря связи» ген. Бабиева со штабом армии являлась не отрезанием его противником от главных сил армии, а просто отсутствием организации службы связи в условиях маневренной войны.

Тоже можно сказать и о железнодорожных сообщениях. В первую половину операции они могли играть /да частично и играли/ весьма существенную роль в действиях армии /линия Приморско-Ахтарская-Тимошевская-Брюховецкая и узел Тимошевская с жел.-дорожными мастерскими, паровозным депо и управлением частных Черноморских железных дорог/. Естественно было ожидать, что красные успеют угнать подвижной состав и, в особенности, паровозы. Между тем из Крыма не было привезено ни одного паровоза и ни одного вагона. Короче, организация десанта была мало продумана.

Но самым главным недочетом оказалось полное несогласие командующего армией, ген. Улагая, со штабом армии, во главе которого стоял отличный генерал генер. штаба Драценко. Мне не известны причины этого несогласия. Но результат их был изумительным: командующий армией перешел к личному управлению армией, совершенно игнорируя работу штаба, да, видимо, и не представляя себе ее важности.

Погрузка и движение десанта /Феодосийской его группы — Черным морем и Керченским проливом — ночью, без огней, под крымским берегом, т.к. Таманский полуостров был в руках красных/ и сосредоточение его утром 13-го августа /нов стиля/ на середине Азовского моря, были выполнены точно и блестяще во всех деталях. Вообще действия флота во время всей десантной операции — были выше всяких похвал.

Ранним утром 14-го августа был высажен десант в Приморско-Ахтарскую, и станица была захвачена после очень короткого боя. Появление десанта оказалось совершенно неожиданным для красных и вызвало панику.

Когда, около полудня, высаживался батальон Константиновского военного училища /350 штыков/, в рядах которого я находился в качестве преподавателя военных наук, в станице царил уже полный мир, а части авангарда были выдвинуты на несколько километров на восток, вдоль линии жел. дороги.

Мы ночевали в станице и к вечеру 15 августа были /находясь в резерве/ выдвинуты верст на 15 от станицы, имея главные силы дивизии ген. Казановича где-то на переход впереди.

/Десантная армия состояла из 3-х дивизий: Сводной — ген. Казановича, 1-ой Кубанской конной — ген. Бабиева и 2-ой Кубанской/только кадры/ — ген. Шифнер-Маркевича. Подробности см. в статье Г. Орлова, в № 41 «Добровольца.

Нам было уже известно, что эти главные силы в ночь на 15 августа понесли тяжелый урон: неожиданным нападением красных был уничтожен Гренадерский батальон Алексеевского пехотного полка /говорили, что 90 трупов гренадер остались на месте, остальные были уведены в плен/.

16 августа Константиновское военное училище, несмотря на большую жару, продолжая оставаться в резерве, совершило переход в 50 клм., через станицу Ольгинскую и ночевало в ст. Новоджерелиевской.

/Упоминаемая Г. Орловым ст. Ольгинская и есть та Ольгинская. Отряд /речной десант/ тов. Ковтюха на р. Протоке никогда не был вблизи этой Ольгинской, а до другой Ольгинской, мимо которой проплывал Ковтюх /на реке Кубани, между Екатеринодаром и ст. Троицкой/, наш десант никогда не доходил./ — 17 августа марш продолжался и, сделав около 15 км., училище нагнало главные силы дивизии, ведшие бой за овладение узловой станцией и станицей Тимашевской.

Училищная бригада /Константиновцы и Кубанцы/ была брошена в обход Тимашевской с севера и овладела станционным поселком штыковым боем около 2-х часов дня. Приведу некоторые подробности:

Выйдя на рассвете из Новоджерелиевской, мы увидали близ дороги несколько десятков изуродованных трупов, среди них несколько сестер милосердия: это было место расправы красных с уведенными сюда пленными гренадерами, о которых я говорил.

Юнкерские дозоры натыкались на притаившихся в бахчах по сторонам дороги красноармейцев, части которых были здесь разбиты накануне нашими главными силами. Из советского описания видно, что чины штаба советской дивизии, здесь разбитой, прятались во время нашего марша в заросших камышами разливах озера близ ст. Роговской.

При пересечении, уже в нескольких верстах от Тимашевской, железной дороги из Приморско-Ахтарской, мы имели привал, на котором включились в жел.-дорожный провод и почему то оказались в состоянии слышать телефонные разговоры красных начальников, находившихся на вокзале ст. Тимошевской, с соседними станциями. У них царила паника и особенно они волновались о «гареме», о котором сообщалось, что он отправлен на север, на ст.Брюховецкую, т.к. пути на Екатеринодар забиты составами.

Когда был захвачен станционный поселок, я вошел на телеграф станции. Хотя здание вокзала, отлично видное со стороны нашего наступления, было часа два под обстрелом нашей артиллерии и имело прямые попадания наших гранат, но на телеграфе оказались налицо не только телеграфисты, но и телефонистки телефонной централи. Все они встретили меня с восторгом /в янв. и февр. того же 20-го года я, при нашем отходе к Новороссийску, около месяца провел на этой станции и, по должности начальника связи Доброкорпуса, имел постоянное общение с телеграфом/. Вся телеграфная и телефонная связь не только оказалась работающей, но на станциях, с которыми она работала, еще не знали /хвала телефонисткам, молоденьким девушкам!/ что красные защитники Тимошевки уже бежали.

И вошедший па телеграф еще до меня сам начальник дивизии, ген. Казанович, имел возможность обсуждать с каким то красноштабцем в Екатеринодаре стратегические планы красного командования, называя себя «товарищем комбригом».

Он прервал этот разговор словами: «Довольно. Я генерал-лейтенант Казанович. Распорядитесь приготовить мне квартиру в Екатеринодаре.»

Но и красноштабец выдержал марку: «На какой улице прикажете ваше, превосходительство?»

На этом связь порвалась.

Увидя меня, ген. Казанович мне приказал, впредь до прибытия офицеров по передвижению войск, исполнять должность ЗК /коменданта станции/.

Я потребовал к себе начальника станции. Он, человек большого роста, в форме, явился ко мне, трясясь от страха, отрапортовал, назвав себя «коллежским секретарем». Он мне был незнаком и выяснилось, что недавно переведен советскими властями откуда-то с севера.

Когда я ему резко приказал как можно скорее восстановить работу станции и полный порядок, то он был прямо потрясен:

«Господин Полковник! Вы оставляете меня в должности?»

«Какое же у меня основание вас сменять? Вы остались на своем посту…

Далее выяснилось, что из Управления дороги ушли с красными все инженеры /путей сообщения и технологи/, а низший состав остался.

На станции не оказалось, конечно, ни одного «здорового» паровоза, но много «больных» в паровозном депо.

Я потребовал начальника службы тяги. «Сбежал». Его помощника — сбежал. Кто же имеется? Старший мастер депо. Явился. Я помнил его лицо.

«Где ваше начальство?»

«Утикло, г. полковник».

«Каково положение в депо? Много ли паровозов в ремонте?»

«Отличное положение, г. полковник. Как вы уходили, 60 паровозов было. Столько их и сейчас — ни одного не починили…»

«А сейчас они нам нужны».

«Понимаю. Только, разрешите доложить, рабочих подмазать нужно. Хлеб 3 дня не выпекался, жалование не выплачено за 2 недели…»

«А где мука? А где деньги?»

«Имеются. Только прикажите письменно». /Кому он рекомендовал приказать не помню — не то завчерхозу, не то чержелсоюзу/…

Я немедленно написал две записки.

Ранним утром следующего дня по станции уже бегал паровоз — из частей 4-х паровозов, за ночь собранный. За следующие 3 дня еще 3 паровоза вышли из депо. Невольно подумалось, кто же был «рабоче-крестьянской властью»- красные или белые?

Между тем, к вечеру 17 августа /По сведениям Г. Орлова/по Короткову/ — это было вечером 18-го августа. Мои воспоминания /вспоминая число ночлегов/ говорят за 17-ое. Впрочем, я допускаю, что мы пробыли на середине Азовского моря не 1, а 2 ночи/ мы уже получили сведения от дивизии ген. Бабиева, занявшей боем севернее нас ст.Брюховецкую. Помнится, что на другой день/13-го?/ ген. Бабиев имел большой бой с атаковавшими его значительными пехотными силами. Результат — несколько тысяч пленных: очевидно, охотно сдавались.

— Различные трофеи взяты были и накануне, в том числе и «Гарем». Бабиев просил выслать за ним паровоз. И днем 18-го августа поезд с «гаремом» при был в Тимашевку. Но в нем оказались не красавицы-одалиски, а насмерть перепуганные, со всей Руси согнанные, большей часть пожилые, интеллигенты: гарем оказался горемом — «головным ремонтным поездом».

Что мы с ним сделали, точно не помню, но думаю, что наш первый паровоз

оттащил его на «базу» в Приморско-Ахтарскую и что сам он /паровоз/ прибыл туда как раз во-время: база обстреливалась с моря, да и вне этого штабу армии давно было время итти за войсками, т.к. связь с ними почти отсутствовала.

Получив паровоз, поезд штаба Армии, перегруженный всевозможными чинами и небоевым элементом/ многие старались из-под обстрела с моря уйти к победоносным войскам/ двинулся/20-?/ в Тимошевскую, но до нее не сразу доехал.

За эти дни /14-20/ красные успели подтянуть значительные силы на Западную Кубань /см статью Г. Орлова/. Одна группа собиралась на линии р. Бейсуг и ее разливов — от моря до Канивска /станция жел.-дороги севернее Брюховецкой/. Отсюда красные готовились нанести удар на юго-запад, по сообщениям десанта, в отрез его от базы в Приморско-Ахтарской.

Какие-то, вероятно, конные части, уже прорвались на юг от Бейсуга, попортили жел-дор. путь между Ольгинской и Роговской и появились около Ольгинской, как раз, когда туда прибыл поезд Штаба Армии. Вероятно, это были разъезды красных, или за темнотой они не могли определить величины белых сил. Все, могшие носить оружие, бывшие в поезде люди, рассыпались в цепь под командой старейшего — ген.-от-инфантерии Ирманова, и благополучно отстрелялись, взывая в тоже время по телефону к ген. Казановичу /в Тимашевской, о выручке. Казанович спешно отправил на выручку штаба армии Константиновское военное училище/ поездом, пользуясь 2-м паровозом/. Выручка пришла во-время. Путь был исправлен и поезд штаба, простояв в Ольгинской около суток, в ночь на 22-ое/?/ прибыл в Тимошевскую.

Между тем за 20 и 21 положение здесь весьма ухудшилось: со стороны Екатеринодара надвигались большие силы, также, как и со стороны Брюховецкой, откуда конная дивизия ген. Бабиева двинулась вдоль Бейсуга на запад, против 1-ой группы красных, имевшей очень много конницы. Уже с полудня 21-го Тимашевская была под артиллерийским огнем.

Помню прибытие поезда штаба на Тимашевскую. Я был все еще в должности коменданта станции. Тихо, без огней, в полной темноте вполз поезд на абсолютно темную станцию. Я вошел в один из вагонов. Там стоял густой храп спавших. Я окликнул.

«Кто это? «

Где мы?» раздались голоса.

«Здесь Тимашевская. Я — комендант станции.»

«Слава Богу! Наконец мы в безопасности».

«Не совсем, господа. Рассветет и артиллерийский обстрел возобновится.»

В ответ раздались женские вопли ужаса, а затем и плач детей. Оказались 2-3 летние, и, притом, больные дети.

Штаб все же выгрузился и ушел в станицу.

/окончание в следующем номере/

Генштаба Полковник СЕРГЕЕВСКИЙ

Оцените статью! Нам важно ваше мнение