Вячеслава Яковлевича Шишкова я увидела впервые у моего родственника писателя в 1916 г. Шишков тогда только недавно вернулся из Сибири, где прожил двадцать лет. Он часто руководил там разными экспедициями по обследованию края. Заезжал в самые дальние и глухие уголки, встречался с самыми различными людьми и у него собрался неисчерпаемый материал для книг.
Он был необычайно талантливым рассказчиком. Все его повествования были просты, но образны. Обильно сдобрены юмором, которым он из скромности затушевывал наиболее страшные моменты, которые довелось пережить.
Навсегда мне врезалась в память первая встреча с ним. Это случилос в Рождественские каникулы. В кабинете у родственника горел камин и Шишков, изредка постукивая кочережкой по головням, почти не отрывая глаз от огня, рассказывал о своих странствованиях.
Я устроилась на медвежей шкуре, рядом с сенбернаром, и вскоре перенеслась в новый и чудный мир: плыла по Нижней Тунгуске на шитике, отбивая шестами лед. Грызла последние сухари. Мое сердце стучало до боли, когда на горизонте снежной пустыни появились тунгусы с оленями… Потом я ехала на нартах, укутанная в пахнувший зверем мех, ночевала у костров и слышала протяжные крики: «Оран!…Ор-ан!!», как сзывали тунгусы оленей.
В ту ночь я спала плохо. Я видела чум, у костра кружилась, сверкая бисером, тунгуска, а из угла корчил рожи страшный шаман, завораживая ее и меня… Мне было очень жутко, но ноги мои уже были заворожены — не могли бежать. Потом старый тунгус Пиля, странно похожий лицом на нашу няню, укрывал меня чем то теплым, причитывая при этом…
Шишков часто бывал у родственников и чем старше я становилась, тем жаднее слушала его. Позже, у себя в комнате я рассматривала в большем атласе все места его поездок и карты сразу оживали. На берегах Иртыша, Оби, Енисея и Лены — я видела селения из крепко сколоченных бревенчатых домов. В зелени тайги я искала закоптелые избушки святых и мудрых старцев, молящихся за грешный мир, и на холмах мне мерещились тунгусские чумы и в оврагах землянки таежных бродяг.
Вячеслав Яковлевич не только заинтересовал меня Сибирью и заставил изучать ее, но он заразил меня своей крепкой и душевной любовью к людям — я стала приглядываться к ним, понимать их.
«Я никогда, ни на один день не представляю себе свои личные радости и горести, а тем более свою писательскую судьбу — вне судьбы народа», часто говорил он.
Он действительно был народным писателем. И очень крупным. Но советские критики, до последней войны, всегда старались умалить его творчество, проникнутое любовью к нашему народу.
Между тем, по богатству языка, разнообразию и жизненности своих героев — Шишков стоит в одном ряду с М.Горьким. Но условия, в которых развивалась и протекала творческая деятельность этих двух писателей, были разные:- Горький начал писать гораздо раньше и достиг в предреволюционные годы полного расцвета своего таланта. Шишков напечатал в 1913 г. свои первые рассказы «Краля», «Помолись», и его первый роман «Тайга» появился только в конце семнадцатого года. В дальнейшем его могучий талант все время загонялся в узкие рамки советских установок, дабы сделать писателя «созвучным великой сталинской эпохе».
И действующие лица произведеий Шишкова были те же, что и у Горького: ремесленники, крестьяне, служилые люди, купечество. А также таежные бродяги, беглый люд, каторжники. Но в отличие от М.Горького, Шишков находил в мировозрении русского народа, прежде всего, тягу к Богу и поиски своей народной правды, правды, построенной не- на догматах социалистических учений, а на исконно русских религиозно-нравственных устоях.
Описывая дикую таежную жизнь, писатель раскрывал всю многосторонность, противоречивость и широту русской души. Но темная злоба, грех, никогда не забивает в ней жажды подвига, самопожертвования. В ней всегда живет стремление к очищению от зла — тяга к добру.
Вот эта борьба добра со злом в человеческой душе, проходит красной нитью через все творчество писателя и он показывает, что духовными поводырями в этой борьбы, в большинстве случаев, являются, живущие по заветам Бога, старики, столь чтимые простыми людьми. Исключительно сильно показал все это Шишков в своем романе «Тайга»:
«Стоял перед старцем Устином народ, как перед своей судьбой. Даша в ногах валялась у него. «Дедушка мой светлый… Ослобони мою душеньку.. С панталыку я сбилась дедушка…- Никто как Бог… -отвечает ей он и Даша не видит ничего, кроме добрых глаз Устина…» Но вот старец поворачивается к обагрившим руки в крови, под дурманом. хмеля, крестьянам:
«Вы хрещенные, как волки… Человека убили… Грех то какой! Какую напраслину на невинных взвалили… Эх Вы!…, Жаль мне вас… Вот как жаль!… А уйду… Прощай робята! — Устин земно поклонился миру и прижав к груди псалтырь стал спускаться с крыльца. -Горько мне с вами.. Я к зверям уйду — легше с ними…»
Всколыхнулись, заголосили кодровцы, напирая со всех сторон на сгорбленного старого Устина.
«Дедушка ты наш, милый ты наш…. Не покидай!.. кричали бабы.
» Стой! Куда?!… — гудели мужики, загораживая дорогу. -»Избу тебе отгрохаем — живи… Пьянству зарок дадим…
«Нет, робята, нет… Душа требовает… А вам в последний раз говорю — по правде живите… Пуще молитесь Богу… пуще»…
Гуманизм Шишкова всегда сочетается с большой жизненной правдивость и неповторимостью образов и характеров. Его герой — всегда индивидуалист и вместе с тем живой до осязаемости. Таков Петр Лопатин из повести «Пурга», не знающий куда приложить данную Богом силушку и бросивший вызов суровой стихии севера. От нее и погибший, -погребенный пургой.
По иному интересен и еще более ярок Леонтий Бакланов «Таежный волк», хранитель таежной справедливости и правды. Во имя этого ринулся Бакланов в смерч революции, но не нашел он там того, чего искал…
Наиболее сильно показан обман миражем революционной справедливости и органическое отрицание коммунизма простыми русскими людьми в книге Шишкова «Ржаная Русь». Эта книга, вышедшая в первые годы существования советской власти, сразу же восстановила советы против автора и никогда больше не переиздавалась.
В первоначальном варианте, стержнем романа «Угрюм-река», являлась трагедия запретной, мучительной, но всепоглащающей любви Анфисы и Прохора, та, о которой Монпассан сказал, что она «сильна, как смерть». Шишков пошел дальше, показав, что любовь бывает и сильнее смерти. Образ убитой Анфисы остался нетленным в сердце Прохора Громова и мертвая продолжает влиять на судьбы живых, любивших и ненавидящих ее людей.
Навек стала Анфиса между Прохором и женой его Ниной. Пьет, выжигая алкоголем ее из души отец Прохора, Петр, соперничавший с сыном. Пьет и лютует. Бывшая ревность к Прохору переходит в ненависть, съедая остатки отцовских чувств.
Той же любовью к покойной и ненавистью к Прохору живет и ссыльный «царский преступник» Шапошников. Разбила мертвая Анфиса и крепкую самоотверженную любовь Ибрагима к своему питомцу «Прошке». Все мог сделать для Прохора Ибрагим — даже взять на себя вину в убийстве, но не смог простить он нанесенную сердцу Нины раны, — стал врагом Громова.
Весь этот затянутый, злой рукой судьбы, узел человеческих трагедий запутывается в обстановке вольной и полудикой таежной жизни. Трудно был Шишкову подвести под этот психологический роман, ярко оттененный этнографическими условиями, «социалистическую базу», как это требовало советское издательство.
Уже от первых попыток автора — «дать некоторую дань эпохе»- произведение пострадало. Из-за большого спроса на книгу, «Угрюм-река» переиздавалась четыре раза и каждый раз от Шишкова требовали все новых и новых «поправок и дополнений». Они внесли в первоначальный текст все новые и новые искажения, касающиеся быта и законности. Но все же, несмотря на это, в книге осталось немало правдивых и ярких страниц и показаны самобытные русские типы, как дьякон Ферапонт и др., со всем размахом их многогранной души.
Отлично дан образ умного, чуткого и образованного священника отца Александра, крепкого в вере и непреклонного ко всему, что исходит от сатаны, разлагающего человеческие души.
И, что особенно ценно: тем, кто внимательно прочтет «Угрюм-реку», станет ясно насколько органически чужды русскому народу социалистические доктрины и как искусственно и упорно они насаждались, используя для этого все человеческие и государственные слабости и промахи.
На последнем произведении В.Я.Шишкова — «Пугачев», я останавливаться не буду, для этого требуется еще одна подробная статья. Но и в нем писатель остался верен себе, показав, что весь престиж Пугачева у народа держался лишь тем, что его принимали за подлинного русского народного царя.
«Критика не больно жаловала меня», писал Вячеслав Яковлевич незадолго до смерти, «но потому, как читались мои книги и по многочисленным письмам читателей, я знал, что я близок народу и это было для меня высшей наградой».
«Признание» таланта Шишкова советской властью произошло только во время войны, когда Сталин стал заигрывать с народом. В 1943 г. Шишков получил к своему семидесятилетию орден Ленина. А его роману «Емельян Пугачев» была присуждена сталинская премия.
Вячеслав Яковлевич скончался в 1945 году. Его здоровье сильно подорвалось во время блокады Ленинграда, где он остался и жил в очень тяжелых условиях. И смерть унесла в могилу один из самых ярких и самобытных русских талантов.
Л.НОРДОцените статью! Нам важно ваше мнение
(Вы еще не оценивали)
Loading ...Другие статьи "Добровольца":
- СТИХОТВОРЕНИЕ. — Н. КОРОВИНА
- Письмо Б. Топузе председателю комитета «За возвращение на родину» сов.ген. Михайлову
- СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ НИКОЛАЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА ЦУРИКОВА
- К ДВАДЦАТИПЯТИЛЕТИЮ ПОХИЩЕНИЯ ГЕНЕРАЛА А. П. КУТЕПОВА. — Генерал ТУРКУЛ
- К ПРАЗДНИКУ ЧАСТЕЙ ДРОЗДОВСКОЙ СТРЕЛКОВОЙ ДИВИЗИИ
Автор: Л.НОРД
Loading ...