ДЕСАНТ НА КУБАНЬ 1920 г. (Окончание). — СЕРГЕЕВСКИЙ

"Доброволец" » №46-47 Октябрь-Ноябрь 1956 г. » ДЕСАНТ НА КУБАНЬ 1920 г. (Окончание). — СЕРГЕЕВСКИЙ

ДЕСАНТ НА КУБАНЬ 1920 г. (Окончание). — СЕРГЕЕВСКИЙ

/Схему смотрите в 45 номере «Добровольца»/

Настало 22-ое/или 23-е?/ число. С утра уже начался бой за Тимашевскую. Уже в полдень обнаружились пехотные цепи красных и не только с юго-востока, востока и севера, но и с северо-запада.

После полудня юнкера Кубанского Училища уже отбивали атаки на железнодорожный поселок./Батальон Константиновцев не вернулся из Ольгинской и начинал переживать там свою трагедию. Двух-трех легко раненых юнкеров привез с собой штаб Армии/. Около полудня я был сменен с должности коменданта станции прибывшим офицером по передвижению и отозван в штаб дивизии, который помещался в доме священника, у церкви, в центре станицы, версты полторы от вокзала.

Таща свой небольшой багаж, я около часу дня пришел туда пешком. Несколько красных батарей громило площадь у церкви, которая была им, очевидно, видна. Визг снарядов, разрывы шрапнелей, щелканье по крышам пуль… Положение в доме священника было малоуютное. Идя по пустому коридору, я услыхал в одно из комнат голоса и открыл туда дверь. На 2-3 кроватях сидело человек 10 офицеров в высоких чинах. У окна — генералы Улагай и Казанович. Шло, очевидно, совещание. Я извинился и хотел уйти, но Командующий Армией меня окрикнул:

«Постойте, полковник. Вы, кажется, генерального штаба? У нас военный совет и нет ни одного офицера генерального штаба. Пожалуйста, примите участие».

Я вошел и с изумлением увидел, что среди присутствующих не было ни одного офицера штаба Армии. А последний расположился всего в 2-х кварталах от штаба дивизии!

Еще более я был изумлен, когда узнал, о чем идет совещание. Положение оказывалось для штаба Армии и дивизии ген. Казановича почти безнадежным. Окруженная с трех сторон, сбившаяся в станицу Тимошевскую, дивизия явно не могла больше держаться. Станционный поселок, откуда я только что пришел, уже был наполовину потерян. Выход из окружения был только на юго-запад. О дивизиях Бабиева и Шифнер-Маркевича, видимо, не было точных сведений… Положение усложнялось еще наличием чуть ли не 4.000 пленных.

После нескольких минут разговора об этих подробностях, я услышал решение Командующего Армией: «Уходим вдоль железной дороги на Славянскую, на юго-запад. Там на реке Протоке мост разрушен. Я не бывал в этой части Кубани, но мы, конечно, легко сможем устроить переправы.»

Я попросил слова. -» Я был на Протоке и проплывал именно этот участок на пароходе. О броде там не может быть и речи: широкая и глубокая река.

«Ну, сказал ген. Улагай, если офицер ген.штаба нам говорит, что переправа невозможна, то пойдем прямо на запад — на хутор Гречишный и станицу Гривенскую». Пленных решили освободить.

И за час до темноты мы начали этот отход. К счастью, в огромной станице было много лошадей и повозок. Почти вся пехота могла отходить на «тачанках», как тогда выражались.

Выход из полуокружения удался: переход в короткое наступление прикрывающих отход частей и то, что путь отхода шел низиной и не наблюдался противником, дали возможность это сделать. Мы двигались то шагом, то рысцой, до полуночи, а затем и весь следующий день. Путь шел почти ровной степью среди бесконечных бахчей, на которых созрели дыни и арбузы, что при отсутствии воды и жаре было очень приятно. Картина движения была оригинальна: бесконечные вереницы повозок с сидевшими на них вчерашними победителями и массы бегущих вдоль дороги, бахчами, каких то безоружных солдат: освобожденные в Тимошевской пленные не пожелали воспользоваться свободой и уходили с нами. Временами они срывали арбузы и дыни и, подбегая к повозкам, совали их нам.

«Куда же вы бежите, чудаки?» Сказал им кто-то около меня. «Ведь мы уходим, совеем уходим, в Крым, за море!»

«Не обманешь!» Добродушно отвечали воины «рабоче-крестьянской» армии, в большинстве оказавшиеся добродушными крестьянскими парнями Вятской и Пермской губерний, » наконец то, у вас свет увидели! Куда вы — туда уже и мы!»

Иногда, в 2-3 верстах севернее пути нашего движения, показывалась какая-то конница. То сам ген. Улагай со своим конвоем охранял лично отход колонны Сводной дивизии. Это было трогательно. Но кто же и как управлял остальными частями Армии?

Движение в сторону Гривенской не отрывало дивизии ген. Казановича от остальных частей Армии, и в дальнейшем дало возможность всю её сосредоточить к нижней Протоке. Но что было бы, если бы группа ген. Казановича ушла в сторону, к Славянской? А этого чуть-чуть не случилось!

Около полуночи на 24 августа /25-е?/ мы втянулись в чрезвычайно раскиданную вдоль скрывающейся в море камышей /в плавнях/ Протоки и её мелких рукавов станицу Гривенскую. Во 2-ом часу ночи я улегся спать на дорожке садика у богатого казачьего дома, не ожидая отвода квартир.

Пока дивизия ген. Казановича так решительно выходила из боя, мои Константиновцы, попавшие в Ольгинскую и выручившие штаб Армии, переживали гораздо более страшные моменты. Не знаю чьим распоряжением их батальон был брошен на север, в станицу Брынковскую /почти единственная удобная переправа через Бейсуг/. Здесь они имели безнадежный бой с значительными силами красных, потеряли 2-х офицеров и ряд лучших юнкеров и были отброшены обратно к Ольгинской. На другой день /23-го августа?/ их атаковали у этой станицы большие силы красной конницы, очевидно, пришедшей из-за Бейсуга. Им удалось отбить несколько атак, когда они увидели в тылу красных новые конные массы. Это была дивизия ген. Бабиева. Порубив множество красных, которые, ища спасения попали под фланговый огонь юнкеров, Бабиев, видимо знавший обстановку, указал начальнику Константиновского Училища, ген. Чеглову, отходить к Приморско-Ахтарскую и исчез со своей дивизией в северном направлении.

Повидимому, там, у Брынковской, он имел новый блестящий успех, /Указание Орлова на то, что этот успех был одержан над отрядом Ковтюха, проникшим туда из Гривенской, неверно. Ковтюх в эти дни еще организовывал в Екатеринодаре свой отряд/ о котором говорит Г. Орлов и о котором ген. Бабиев донес непосредственно ген. Врангелю./ Это лучшее доказательство того, что управление Армией в эти решительные бои не существовало/.

Между тем Константиновцы на своем марше от Ольгинской к базе подверглись /24-го августа?/ новому нападению красной конницы. Построив 4 ротных каре, ген. Чеглов в течение нескольких часов отводил их и обоз с ранеными на запад; большие группы красных все время бросались на них в атаку, но отражались выдержанным огнем. Патроны были на исходе. Катастрофа приближалась. И опять, как накануне, в трагическую минуту появился Бабиев, и его полки снова спасли горсточку юнкеров.

Вероятно, в ночь на 25-ое августа, юнкера прибыли в Приморско-Ахтарскую, между тем, как конница генерала Бабиева, повидимому, опять куда-то унеслась.

На «базе» приход юнкеров оказался большой радостью. Не имея прикрытия, база с ужасом ожидала своего конца. Получив юнкерский батальон, база немедленно выступила к штабу Армии, в Гривенскую и бедным Константиновцам пришлось почти без отдыха, двинуться в новый марш /около 70 клм./, охраняя многокилометровый обоз учреждений базы и атаманов с их семьями, имуществом и канарейками. Местами приходилось очищать путь оружием, но значительных красных сил встречено не было; причиной этого, вероятно, было то, что где-то восточнее колонны базы, двигалась или располагалась дивизия ген. Бабиева.

Вечером 26-го августа база прибыла в Гривенскую. К этому времени, как части дивизии ген. Казановича, так, повидимому, и полки дивизии ген.Шифнер-Маркевича, создали фронт в 15-20 клм. восточнее Гривенской, где против них оказались значительные силы /по сведениям Г. Орлова — 3 стр. дивизии/.

Завязалось «армейское сражение». После первоначально тяжелого положения к вечеру 27-го августа наступило значительное улучшение, что, повидимому, было следствием прибытия к месту боев все той же победоносной дивизии Бабиева.

Вся армия оказалась в кулаке, с обеспеченным почти непроходимыми плавнями и небольшими, но часто глубокими протоками, сообщением с морем — рыболовным поселком Ачуево, в устье Протоки. Сообщением этим являлось, как сама р. Протока, так и грунтовая, малонаезженная дорога вдоль ее северного берега/50 клм./

Но главное улучшение в положении Армии произошло в ее штабе, расположившемся с 25 августа на площади станицы Гривенской. /Г. Орлов пишет, что штаб Армии в эти дни находился в станице Новонижестеблиевской, но это — другое название Гривенской/. Установив здесь свою радиостанцию, штаб получил надежную радиосвязь с Крымом и ген. Драценко донес ген. Врангелю о своем полном разрыве с ген. Улагаем. Ген. Врангель выслал в Гривенскую аэропланом Генерал-Квартирмейстера своего Штаба ген. Коновалова, весьма решительного человека, с назначением его Начальником Штаба десантной Армии, но с оставлением и в должности Генерал-Квартирмейстера. Иначе говоря — по первой должности ген. Коновалов являлся помощником ген. Улагая, а по второй — мог отдавать ему, именем Главнокомандующего, любое приказание. Ген. Драценко был отозван аэропланом в Крым, где вскоре получил высокое назначение на Нижнем Днепре.

Вечером 27 августа в Штабе Армии ожидали, что на другой день на фронте достигнуты будут крупные успехи…

28-го августа, в 9 часов утра, когда в станичной церкви начался благовест к обедне /15 августа ст. стиля — Успение Богородицы/, в районе, западней церкви, началась стрельба и у Штаба Армии засвистали пули.

Верстах в 2-х восточнее, в середине растянутой станицы, начальник Константиновского Училища, ген. Чеглов, ехавший на повозке в Штаб Армии, увидел перед собой нескольких, скакавших навстречу ему кавалеристов с обнаженными шашками. Его поразило то, что они были в красных фуражках. Он соскочил с повозки и успел перескочить изгородь у садика ближайшего дома, но видел, как всадники тут же зарубили шедшего по улице солдата.

Через несколько минут, в разных частях станицы шел бой. Нападение это казалось совершенно необъяснимым. Штаб Армии, во главе с ген. Улагаем, пешком отошел на восток, до дороги, отходящей на север, с которой /в 1,5клм./ отходила дорога на Ачуев. В это время к нему подошли с востока отдельные взводы Училищной бригады. /Училищная бригада с терцами составляли гарнизон Гривенской/. Они, а затем и одна рота Константиновского Училища, были брошены на помощь Терскому дивизиону, сильно пострадавшему в западной части станицы. К полудню противник здесь был оттеснен к камышам на Протоке, откуда он столь неожиданно и появился. Но в нескольких частях Гривенской неизвестно откуда появившиеся красные захватили часть станицы, где и держались.

Около часа дня Командование Армией послало полк. Генерального штаба Криволуцкого к ведущим на фронте бой дивизиям с приказом об общем отходе к Ачуеву, где уже начата была накануне /?/ постройка моста через Протоку.

Это нападение было делом рук Ковтюха, который собрал в Екатеринодаре отряд и спустился с ним на 2-х небольших пароходах и нескольких плотах по Кубани и Протоке в Гривенскую. Хорошо зная местность и пользуясь тем, что Протока у Гривенской течет рядом рукавов, совершенно закрытых бесконечной массой камышей, Ковтюх высадил свой десант одновременно в разных местах станицы.

Большого вреда его небольшой десант принести не мог. Даже паники у белых не произошло, и почти все, что было белого в Гривенской, благополучно отошло Ачуеву. О боевых частях, отходивших вечером через Гривенскую и мимо нее /вернее/ сухою частью плавен, и говорить нечего.

Но Ковтюх сорвал всю операцию десантной армии в момент, когда появилась надежда на успех.

_________

Остается сказать об обратной перевозке десантной Армии в Крым. Она началась в 5-6 клм. южнее Ачуева 30 августа и продолжалась 9 дней. Место погрузки было выбрано очень удачно — узкий песчаный пляж, а затем во все стороны на десятки километров — море камышей. Проникнуть через них к месту посадки противник и не пытался. Единственная дорога — от Гривенской к Ачуеву и от него по берегу моря — прикрывалась Училищной бригадой — 2-мя батальонами почти мальчиков-юнкеров, численностью, за огромными потерями, едва и более, чем по 150 штыков.

Героическая дивизия ген. Бабиева грузилась в первую очередь — она нужна была на Нижнем Днепре. Потом шли раненые, затем база, потом строевые части, наконец — прикрывавшие посадку юнкера.

Ачуев и его окрестности были совершенно безлюдны. Советская власть выселила еще в начале лета все население этой местности — до последнего человека,

Грузившиеся войска голодали, получая хлеб и прочие продукты из Крыма. Еще хуже было с водой. Пресная вода была только в Протоке, но она была мутная и пахла трупами, т.к. множество трупов людей и лошадей приплыло по Протоке и запрудило её устье. В Ачуеве были огромные ледники для хранения рыбы. Их лед наполовину растаял и заполнял цементированные ямы, в виде ледяной, прозрачной воды. Её и стали возить в бочках в район посадки. И сейчас же начались холерные заболевания, со смертью через 5-7 часов. На месте посадки выросло кладбище. Не сразу установили причину «холеры», оказавшейся отравлением рыбным ядом от воды из ледников, т к. в ней же гнили и остатки хранившейся рыбы.

Миноносцы нашего флота надежно охраняли район посадки и караваны увозящие десант судов от нападений морем. Но они ничего не могли сделать с советской авиацией. Последние дни посадки, каждый час появлялся красный аэроплан и сбрасывал в место посадки по 4- бомбы /конечно, слабого действия, но все же очень неприятные/. И наша Константиновская последняя потеря, портупей-юнкер, была понесена от этих бомб в последний день посадки. Все обозы частей десанта и «база» прибыли на место посадки на повозках. Почти все подводчики и лошади были погружены с частями десанта и ушли в Крым. Погружены были и все колеса. Тысячи же повозок, без людей, коней и колес, остались на берегу.

***

Хочется описать заключительные сцены оставления белыми Кубани. Вечером 6-го сентября/?/ погрузка должна была закончиться, и с темнотой последние части десанта должны были покинуть Кубань. Но часов в 8 вечера налетел шторм с грозой. Баржа, служившая пристанью, была сдвинута и погрузка затянулась. Константиновцы грузились ночью, в бурю, на паре имевшихся лодочек, перевозивших их по 5-10 человек к стоявшей в море на якоре парусно-моторной рыболовной шхуне «Св. Евстафий.»

На рассвете удалось снова установить баржу-пристань и к ней пришвартовать небольшой пароход для быстрой погрузки последнего прикрытия — Кубанского военного Училища, боем удерживавшего Ачуев, и взвода Константиновцев, наблюдавшего береговую тропу, к югу от места посадки.

Вставало солнце. Мы со «Св. Евстафия» смотрели в сторону Ачуева. Оттуда показалась быстро, но отчетливо, как полагается юнкерам, идущая колонна. Еще минут пять — и из плавней за нею показалась бегущая бесформенная толпа красных.

Но стоявший здесь в версте от берега миноносец немедленно открыл огонь. Взрывы шрапнели скрыли от наших взоров красную толпу. А когда огон прекратился, то на берегу уже никого не было видно. Только юнкера-кубанцы продолжали свой отчетливый марш к пристани.

Вот они подошли. Входят на пристань, а с нее на пароход. Пароход отчаливает. Маленький буксирный пароходик принимается за саму пристань. Не отдавать же её красным!

В это время из плавней под Ачуевым на берегу появляется всадник. Он скачет в нашу сторону во весь опор. Видно, как рука его работает нагайкой. Ему еще километра три, а сидящая на мели баржа уже начинает шевелиться. С пароходика его не видят и продолжают работу.

Баржа медленно поворачивается. Только корма ее еще держится на мели и держится как-то, точно нарочно, забытая сходня. Юнкера на «Св. Евстафии» кричат.

Успеет казак или нет?… Успел!… Не задерживая коня, он по сходне вскакал на баржу и в тот же момент сходня рухнула. Баржа уже плывет, а на ней конь и соскочивший с него казак. Он снял папаху. Видимо молится. Ура! Ура! Кричат юнкера на «Св. Евстафии».

Генерального Штаба Полковник СЕРГЕЕВСКИЙ

Оцените статью! Нам важно ваше мнение