ДОБРОВОЛЕЦ

К многосторонним, лежащим в основе военного искусства знаниям, от­носится также и определение военных качеств разных народов и возможных противников особенно.

«Война — это область неизвестности» — говорил Клаузевиц. Ко в этой не­определенности одно представляется все же известным, — именно боевые ка­чества определенных народов являются в некотором смысле величиной посто­янной. Они обуславливаются характерными склонностями и особенностями того или иного народа. Также и военные качества русского бойца коренятся в его присущей ему храбрости, в легкой податливости руководству, в его нетребо­вательности, в привычной приспособляемости к физическим и жизненным лише­ниям и в его связанности с природой. Все эти качества, вместе взятые, и создали тот тип русского бойца, который заслуживает и по оценке иностран­цев — военных специалистов — определенного внимания и с которым необходи­мо считаться, ибо его не следует недооценивать. Такие качества народа воспитываются целыми поколениями в течение долгих лет, они характеризуют его и остаются неизменными, несмотря ни на какие кратковременные в истори­ческом смысле эксперименты и политические течения, становящиеся преобла­дающими на определенный срок в той или иной стране.

В № 6 настоящего журнала за июнь 1953 года была помещена моя статья о «Русском воине», в которой мною приводились отзывы и характеристики бой­ца прежней русской армии, т.е. со времени до революции 1917 года. В той же статье приведена была ссылка на книгу австрийского капитана ген. штаба Отто Бернда «Число на войне», изданную в 1897 г., в которой говорится, что: «моральный эффект равного процента потерь для каждого из сражаю­щихся далеко не одинаков. Равные %% потерь подавляют дух одного и вызывают более быстрый процесс морального разложения, нежели у дру­гого, а тогда этот другой и становится победителем. В то время как одна войсковая часть даже после большого процента потерь продолжает быть боеспособной, другая, дойдя до этого же уровня потерь, является разбитой. Без опасения впасть в крупную ошибку можно сде­лать вывод: на основании размеров выдерживаемых войсковой частью потерь, можно судить о ее боеспособности. Психические свойства народа, массы которого составляют толщу армии, тоже обуславливают размеры потерь, которые эта армия может выдержать. И здесь встре­чается некоторое разнообразие. Так, например, большинство сражений, в которых русские дрались против равноценного врага, являются очень кровавыми…»

Эта моральная упругость войск у русских была всегда достаточно вы­сока и даже при большом % кровавых /т.е. только убитыми и ранеными/ потерь они не признавали себя часто в момент боя побежденными и продолжали сра­жаться. Эта же военная упругость была проявлена русскими солдатами и в составе Красной армии, но лишь тогда, когда они убедились в истинных на­мерениях вторгнувшихся в русские пределы завоевателей, испытали на себе их отношение к населению и, поверив внешнепатриотическим призывам порабо­тившей народ коммунистической власти, перешли от массовых сдач в плен к отражению и изгнанию из страны неприятеля. Таким образом и в последней мировой войне русский человек в красноармейской шинели показал много вы­носливости, отваги и воинской доблести, но никогда ранее, за всю русскую военную историю, победы и успехи на фронте не покупались столь тяжелыми и порою не оправдывавшимися, в ряде отдельных боевых операций даже бессмысленными кровавыми потерями, как это имело место в последнем случае, — что нужно отнести на счет коммунистической власти и советского режима, ко­торые, вообще, не считаются с человеческими жизнями при преследовании ими себе поставленных целей.

Настоящая моя статья посвящается отзывам иностранцев, точнее нем­цев, соприкасавшихся на поле брани с советскими войсками в течение почти четырех лет и сообщивших в ряде статей свои наблюдения и впечатления о красноармейцах, как о воинах.

Оказавшись побежденными и потерпев еще до переломного момента в общей кампании ряд весьма чувствительных неудач на своем восточном фронте, немцы, естественно, в оправдание своих поражений выставляют особые преиму­щества их противника в физическом отношении и в смысле умения приспосаб­ливаться к тем суровым внешним условиям, с которыми им пришлось встретить­ся в России, а потому, в некоторых случаях, они не бывают в строгом смыс­ле этого слова достаточно объективны и награждают русских людей разными, им не всегда свойственными качествами, что необходимо учесть при чтении этой статьи, воспроизводящей описания немецких военных авторов, между про­чим, называющих всегда советские войска русскими воинскими частями, а отдельных красноармейцев, как правило, вообще, русским солдатом.

Во время продолжительной войны оба противника имеют обыкновение основательно учиться друг у друга. Необходимость быть равноценным, если уж не превосходить его, врагу в сильных сторонах ведения им войны, требу­ет приспособления к его боевым способам и образу его жизни. Преимуществен­ные же стороны войска, сражающегося на собственной территории, по сравне­нию с противником, воюющим вне своих границ, проявляются в использовании тех навыков, которые это войско может развить в испытанных им местных условиях.

У немцев не вызывает никакого сомнения то обстоятельство, что их как высшее, так и низшее командование превосходило советское, в особенно­сти в первый период войны. Но русские, по их мнению, оказались способными учениками и в течение войны основательно подравнялись с немцами. Этому же немецкому превосходству с самого начала кампании противостояло преимуще­ство русских в физическом отношении как у командного состава, так и у ря­довой массы войск. Немецкое военное руководство охватил кризис в тот пе­риод, когда в первую зиму восточной кампании выяснилось, что русские не имеют намерения даже в сильные морозы установить неподвижный фронт. Как пример приводится, что осада одного немецкого опорного пункта продолжа­лась при температуре в минус 40 гр. днем и ночью и это происходило при отсутствии вокруг него помещений для жилья; офицеры и солдаты лежали без перерыва на льду и в снегу в течение многих дней напролет. Более чем примитивные, на немецкие представления, бункера представлялись совет­ским войскам комфортабельными квартирами.

К такого рода войне немецкие войска ни в коей мере не были подго­товлены. То обстоятельство, что германское снабжение не справилось со сво­ей задачей зимою 1941-1942 года и что у немецких войск отсутствовала над­лежащая одежда, общеизвестно. Русская закаленность, которая сделала возмож­ным продолжение боевых действий при трескучем морозе, вызвала у немцев бесчисленные потери. Серьезный кризис, связанный с потерей веры в руко­водство, был следствием этого.

Немцам пришлось совершенно определенно перестраиваться и оконча­тельно порвать со всеми навыками и привычками западно- и средне-европей­ских театров войны. В качестве первого приспособления к восточному против­нику, немцам пришлось изменить состав низших командиров, понизить их воз­растной уровень и начать предъявлять более высокие требования в смысле их физических возможностей. Автомобиль, верховая лошадь и все, от чего мож­но было отрешиться и без чего можно было обойтись, должно было быть ос­тавлено в тех случаях, когда войска направлялись не по проложенным доро­гам в бой. Командир батальона тянулся пешком впереди со своим маленьким штабом. Если он пропускал вперед своих солдат, то позже он принужден был бежать бегом по глубокому снегу снова вперед, к голове своей части. Неде­лями у офицеров и солдат не было возможности переменить белье. И в этом отношении им нужно было приспособиться к восточному образу жизни и не по­гибнуть в борьбе кроме того еще с насекомыми. Люди старшего возраста вы­бывали из строя и заболевали в большом числе. Молодые офицеры должны были заполнять их ряды — многие продвинулись на места командиров батальонов.

Раздававшиеся то там, то здесь предостерегающие и критические го­лоса по поводу этих «стремительных и опрометчивых» продвижений не могут, по мнению немецких фронтовых командиров, считаться обоснованными, ибо, в общем, молодые офицеры оправдали себя при тех условиях. Им также пришлось во многом приспосабливаться и от известных навыков отказаться, но для бо­лее молодых людей это было несравненно легче.

При столкновении с суровыми условиями войны на восточном фронте у немцев вставал более общий вопрос, — не отзывается ли обучение в мирное вре­мя в более комфортабельных условиях на закаленности и на воспитании сол­дат. Солдаты же в Германии, по немецким источникам, были, вообще, говоря, несколько избалованы. Еще до 1-ой мировой войны говорилось среди немцев в шутку, что немецкие войсковые лошади не выдержат, или не перенесут того, если им придется переночевать одну ночь на воздухе, вне конюшни. Герман­ские же солдаты привыкли к казармам с центральным отоплением, с водопрово­дом, к постелям с матрацами, к залам с паркетными полами в казармах и пр. Приспособление к суровым условиям войны в России давалось им не легко. Ко­нечно, по мнению немецких войсковых начальников, при долголетней службе известные удобства могут быть оправданы, но этот предел был в немецких войсках далеко якобы превзойден.

При выбытии из рядов низшего командного состава возрастов 1-ой ми­ровой войны, известный практический опыт был, конечно, утерян, причем при всей своей важности ни в каком обучении мирного времени сообщен быть не мог — в силу чего офицеры старшего возраста приобретали особое значение. Между тем, следующая за ними генерация имела достаточно времени приобре­сти эти знания и опыт.

Немецкая армия воспитывалась в наступательном духе и должна была воевать без мысли и помыслов об отступлении, в связи с чем обучение обо­роне и продолжительному сопротивлению на месте отсутствовало, в этом за­ключалась психологическая сторона военного обучения. Значение этого пси­хологического фактора для ведения войны не может быть не оценено в соот­ветствующей мере, но оно должно занимать при этом надлежащее место. Зна­комство с отступательными движениями, которые также и в момент стратеги­ческого наступления могут явиться для части войск временно необходимыми и в известных случаях — выигрышными, может послужить при обучении войск только на пользу и тем самым воспрепятствовать как раз возникновению беспорядка и паники при достаточно психологически всегда сложных таких опе­рациях. За этот пробел в военном обучении войск немцам пришлось тяжело расплачиваться в тот период кампании, когда военное счастье перешло на сторону их противников, ибо воспитанные в духе активных наступательных операций их войска не легко приспособлялись к ведению отступательных боев отношение к обучению которым было у них в начале даже пренебрежительным

Так рисуют немецкие военные авторы особенности боевых действий на восточном фронте.

Одним из основных определяющих, по мнению немцев, качеств русского солдата является его нетребовательность. Когда немцы в начале войны за­хватили первых пленных, они были удивлены их недостаточной и примитивной экипировкой. На красноармейце было то, что ему было необходимо для пита­ния и для боя в возможно простой, но практической форме. В хлебном мешке и в его карманах находилось то, что ему было необходимо для его содержания и не в течении лишь одного дня, а нескольких дней и даже недель: хлеб, сахар, соль, иногда сало, масляничные зерна подсолнечника и махорка.

При полном перерыве снабжения у красноармейской части не возника­ло никаких больших проблем. Если нельзя было найти картофеля, кукурузы или иных полевых плодов, солдаты пользовались ягодами, травой и иным, о чем избалованный европеец даже в случае самой острой нужды едва ли мог бы подумать.

Этот вид нетребовательности имел следствием то, что красноармеец становился независимым от снабжения питанием в той степени, какой в такти­ческом отношении приходится придавать большое значение. В особенности это обстоятельство сказывалось при трудно проходимой местности: там, где прод­вижение немецких войск из-за невозможности следования обозов по причине лесистой или покрытой кустарниками, а также болотистой местности, или в грязь, оканчивалось неудачей, там советские войска оперировали свободно и независимо от этого, ибо для них не существовало привязанности к тяже­лым, в смысле передвижения, обозам. Конечно, любые боевые действия должны были бы приостановиться, если не было обеспечено снабжение боеприпасами, и в этом отношении красная армия тоже не представляла исключение. В вопро­се снабжения питанием дела у красноармейца обстоят иначе. Тут снабжение играет даже менее чем второстепенную роль. Приводится такой пример: при наступлении немцев в степи, между Доном и Волгой, они окружили в пересе­ченной местности с глубоким оврагом группу в несколько сот красноармейцев и отрезали ее от сообщения с внешним миром. Так как немцы сами были не достаточно сильны для того, чтобы атаковать эту группу и принудить ее к сдаче, то они ничего и не предпринимали, считая, что, в связи с недостат­ком во всем, противник, отрезанный от всякого сообщения и снабжения, при­нужден будет сам скоро сдаться. Но немцы ошиблись. Красноармейцы держались много недель, в течение которых они питались почти исключительно корень­ями, почками, листьями, травой и другими растениями, находимыми ими в овра­ге.

Такими нетребовательными были и русские лошади. Чины моторизован­ных немецких дивизий научились ценить их во многих случаях. Там и тогда, когда мотор сдавал осенью, во время грязи, немцам приходилось пользовать­ся попадавшимися им под руку лошадьми. Во время жары и холодов, при незна­чительном питании, можно было использовать этих лошадей в рамках их сил и возможностей. Приводится тут и пример: во время русской зимы, при глубо­ком снеге, когда продвигаться при служебных поездках в автомобилях немцам не удавалось, они принуждены были ездить на санях. Так как моторизован­ным частям не доставлялось, естественно, никакого фуража, то немцы с бес­покойством взирали на то, как уменьшался их случайный запас сена. Когда один из командиров батальона спросил у русских владельцев лошадей, чем же удастся их дальше кормить, то они указали на соломенную крышу сарая, которая, по их мнению, даст возможность лошадям пережить, как и в пред­шествовавшие годы, это время, пока весной они не найдут себе чего-либо снова в природе.

Эта нетребовательность у людей и лошадей должна способствовать та­ким возможностям воинской части, незнание которых легко может привести к неблагополучию противника. Здесь снова приводится пример: в первой части похода немцы, в районе Валдайской возвышенности, подвергались нападе­ниям с тыла кавалерийской советской дивизии; в местности, покрытой гус­тым, закрывающим видимость, кустарником, всадники в течение недель без ка­кого бы то снабжения прерывали тыловые немецкие сообщения в такой мере, что потребовали введения в дело значительных сил — две немецкие моторизо­ванные дивизии, которые могли бы, с несомненно большей пользой, быть исполь­зованы на фронте, были стянуты в этот район против советской кав. дивизии, оперировавшей совершенно независимо от какого бы то ни было снабжения.

В иных описаниях встречается также указание на то, что русский сол­дат, в связи с его примитивным снаряжением и нетребовательностью, в боль­шой степени является независимым в западно-европейском смысле от снабже­ния. То, в чём он нуждается, он носит, можно сказать, при себе, в своем хлебном мешке, или это возится в двуколке, лошадь которой также нетребова­тельна и вынослива, как и ее хозяин. Немцы были свидетелями того, причем это не было редкостью, что за советским фронтом, на расстоянии до ста ки­лометров и более, женщины, дети и старики безжалостно принуждались под­носить в бидонах необходимое для войск горючее в бурю, непогоду, по сне­гу и при леденящем холоде. Все это переносилось на руках, причем никто не считался с тем сколько людей при этом погибало. У советских солдат не бы­ло полевой почты, сообщения о потерях большей частью не доводились до сведения даже членов семьи. О том, что советские власти абсолютно не за­ботились о своих попавших в плен воинах, на западе было широко известно.

Чтобы сделать более понятным и оценить боевые качества красноар­мейца, германские военные авторы считают целесообразным сказать несколько слов о характере или, как они называют, менталитэ русского человека. В этом сложном для них вопросе они ограничиваются лишь указанием на то, как на­блюдал немецкий солдат своего противника на боевой практике и как он сам определял его характер.

По их представлениям в русском человеке есть что-то ребяческое и сердечное «Он мог быть искренно откровенным и веселым. Взятые немцами в плен красноармейцы были все без исключения услужливы, охотно работали и, если с ними соответственно обращались, ими можно было легко руководить. Пленных приставляли нередко к детям и они заботились о них как могли и как это понимали, что было с одной стороны трогательно, а с другой грани­чило также часто с излишеством. Наблюдались случаи, что во время боев встречались советские солдаты, которые с пленными обращались сердечно по-товарищески. Это относится также и к обращению с ранеными пленными немца­ми, как это испытал на себе лично автор одной из статей на разбираемую тему полковник Д. Динглер во время многих часов невольного пребывания за советской линией фронта.

С другой стороны, как констатируют немецкие авторы, у русских ино­гда наступает внезапная с минуты на минуту и совершенно для немцев необъ­яснимая перемена настроения. Веселость молниеносно сменяется печальным состоянием, действенное настроение переходит в апатию, сердечность во враждебную суровость, причем эта последняя не вызывалась с немецкой стороны якобы никакими видимыми причинами. Немцы переживали это не раз и в частно­сти приводятся, как пример, бои на Двине, когда их сильная группа попала в плен. Их сначала собрали всех вместе и как один из убежавших и спасших­ся сообщил потом, хорошо с ними обращались, но когда немцы снова зашли в это место, то они нашли там своих солдат убитыми, причем тела их были страшно изуродованы.

Такая перемена настроений противника служила по всей вероятности основанием к тому, что на немецкой стороне укрепилось чувство, что им при­ходится воевать против чего-то неопределенного. Никогда нельзя было по поведению в данный момент противника исходить из каких-либо определенных возможностей в смысле его выдержки во время наступления, упорства в оборо­не, обращения с пленными и т.п. Все это менялось, по утверждения немцев, у русских постоянно. У одной и той же части наблюдались даже в течение одного и того же дня различное поведение в бою, совершенно не похожие ка­чества и свойства, каковые следовали одно за другим в сравнительно крот­ких сменяющихся интервалах. В общем характер русского человека и солдата был для немцев, как для противника, чем-то необъяснимым и не поддадимся учету.

Немецкий полковник ген. штаба Эльмар Варнинг в совей статье «Борь­ба за Калинин» так отзывается о характере русского солдата, которого «оп­ределяет смешение добродушия и готовности к помощи с одной стороны и при­митивность и жестокость с другой. Храбрый, исключительно умеренный, вынос­ливый, крепкий в телосложении, часто заносчивый и безусловно послушный», — таким представляется, по его словам, русский солдат немцам.

Полное пренебрежение к собственной и в особенности к каждой чужой жизни делают борьбу с ним, по словам полковника Варнинга, жестокой. Вер­ность и любовь к родине отличают его.