НОВЫЕ ВЕЯНИЯ В СОВЕТСКОЙ ВОЕННОЙ ДОКТРИНЕ.

"Доброволец" » №43 Июль 1956 г. » НОВЫЕ ВЕЯНИЯ В СОВЕТСКОЙ ВОЕННОЙ ДОКТРИНЕ. — Н.Я. ГАЛАЙ

НОВЫЕ ВЕЯНИЯ В СОВЕТСКОЙ ВОЕННОЙ ДОКТРИНЕ. — Н.Я. ГАЛАЙ

ОТ РЕДАКЦИИ. Настоящая статья 2- любезного согласия автора перепечатана нами из «Обзора важнейших событий в СССР»,№ 92, издание Института по Изучению СССР.

Минувший XX съезд КПСС, ознаменовавшийся официальным развенчанием Сталина как непогрешимого марксистского «корифея», имел своим отражением и развенчание престижа умершего «генералиссимуса» советской армии как «гениального полководца». Ряд упреков сделан официально Сталину как главнокомандующему вооруженных сил советского государства за политические и стратегические просчёты, имевшие место в течение минувшей войны. Официально эти упреки относятся к пренебрежению Сталиным перед началом войны на Востоке той явной угрозой безопасности СССР, которую представляла гитлеровская Германия. Предупреждения собственных советских разведывательных органов, также как предупреждения правительств Англии и США, о предстоящем превентивном ударе Гитлера, были оставлены Сталиным без внимания, следствием чего явилось тяжелое поражение советских вооруженных сил в 1941 году, как отмечают нынешние обвинители Сталина. Неофициальные упреки, о которых стало известно из иностранной прессы в связи с просочившимися в нее сведениями о секретном заседании XX съезда 25 февраля, идут еще дальше, ставя в вину Сталину безграмотное руководство операциями, которое значительно отяготило ведение боевых действий советскими вооруженными силами,- и даже личную трусость, в виде бегства из Москвы в решающие дни сражения за Москву в октябре-ноябре 1941 года.

Однако, приходится отметить разницу между методами и темпами развенчания Сталина, как коммунистического идеолога и политика, и как полководца и «корифея советской военной науки». Первое было проведено в короткие темня и, молено сказать, по методу хирургической операции. Развенчание же Сталина как военного деятеля не носило этого резкого характера и протекало исподволь, начавшись почти сразу после его смерти. Это развенчание Сталина — военного деятеля — оказалось направленным не против культа его личности, а было, в первую очередь, направлено на пересмотр того военно-научного «багажа» советской военной доктрины, который был оставлен Сталиным.

Процесс пересмотра сталинского военно-научного наследства фактический завершился уже за год до официального низведения Сталина на XX съезде с роли марксистского корифея», как наглядно свидетельствуют руководящие статьи маршала Соколовского, 23.11.1955 г., ко «дню советской армии» и маршала бронетанковых войск Ротмистрова в официозе армии — газете «Красная Звезда», -от 24.3.1955 года. Происходившая параллельно этому пересмотру ряда основ советской военной доктрины, ревизия взглядов на личность Сталина, как военного «корифея» и «гениального полководца, не сводила еще Сталина его пьедестала Эта ревизия, замалчивая о его роли, стремилась лишь поднять значение сталинских военных сотрудников, нынешних ответственных руководителей вооруженных сил СССР. Речь идет о тех маршалах и генералах, которые на должностях командующих фронтами и армиями в минувшую войну…» были непосредственными организаторами операций по разгрому основных группировок вражеских войск,» как указывал маршал Конев в своей статье по дню советской армии в 1955 году. Тогда же, наряду с подчеркиванием значения военных руководителей в успехах минувшей войны, появился впервые в советской прессе новый термин: «Верховное Главнокомандование», охватывавший по смыслу его применения всю группу военных, командовавших фронтами и даже армиями; маршалом Соколовским применена была в отношении этой группы лиц характеристика «талантливых полководцев». Можно считать, что эта тенденция укрепления авторитета и возвеличения высших военных руководителей, стоявших после смерти Сталина на руководящих постах в вооруженных силах СССР, имела больше военно-психологический характер, чем политический и партийный. Исчезновение Сталина, личность которого много лет представлена была советской пропагандой в низах армии и в стране олицетворением гениального полководца и глубокого военного теоретика, психологически требовало повышения авторитета военного командования в интересах сохранения армией веры в свое руководство, что является во всех армиях важным фактором поддержания духа и морали войск. Именно так приходится расценивать отмеченные, выше самовосхваления советских маршалов о их роли активных творцов победы в минувшую войну, самовосхваления сознательно допущенные партией.

Однако, наряду с тем, повышение авторитета военных руководителей требовалось, исходя из важнейшей задачи, поставленной перед советскими вооруженными силами самой жизнью, именно: необходимости пересмотра теоретически: основ советской военной доктрины, которая до настоящего времени официально называется «советской военной наукой». Совершенно очевидно, что пересмотр положений советской военной «науки», носившей еще в свое время добавочное прилагательное «сталинской», мог быть проведен лишь достаточно авторитетным коллективом после смерти Сталина. Для этого и понадобились новые термины — «Верховное Главнокомандование» и определение этого коллектива как «талантливых полководцев». В какой мере назревшим и властным было требование жизни и обстановки в отношении пересмотра основ советской военной доктрины, в связи с появлением на органическом оснащении вооруженных сил США и СССР атомного и ядерного/водородного/ стратегического и атомного тактического оружия, свидетельствует анализ основ советской военной теории, связанной с именем Сталина.

Тупик, в который попала советская военная теория, благодаря своей окостенелости, препятствовал ее приспособлению к новым путям развития военного дела, являвшимся следствием наступления атомной эры. Поэтому отказ от военного наследства Сталина и оказался завершенным значительно раньше его общего политического развенчания.

Сталинское наследство в области военной теории. Советские военные теоретики, трактуя и излагая содержание «сталинской» науки о войне, определяли ее как «систему знаний о закономерностях войны, способах подготовки и ведения ее в определенной исторической обстановке», и подразделяли ее на «подлинную» военную науку — советскую, и на псевдо-научные буржуазные военные доктрины». Подлинность советской военной науки предопределяется по их мнению тем, что она «построена на основе марксизма и ленинизма, опирается на ленинско-сталинское учение о войне и своим методом избрала диалектический и исторический материализм». «Буржуазная же военная наука», считали они,» отражая идеалистические и метафизические взгляды буржуазных идеологов их погоню за открытием вечных и неизменных принципов войны, неспособна раскрыть закономерности войны и определить содержание подлинной военной науки».

Поэтому, считали советские военные теоретики, «уровень буржуазной военной науки снижен до военной доктрины, а сама военная наука отождествлена лишь с военным искусством», т.е. с теорией вождения войск/оперативным искусством/. Отрицая за «буржуазной военной наукой научную основу, советские теоретики подчеркивали, что, не надеясь создать стройной теории войны, буржуазная наука рассчитывает лишь на технику — новое оружие, дающее победу. Так в послевоенное сталинское время из военной советской терминологии было полностью изгнаны понятие о военной доктрине, и данное понятие приравнено было к определению псевдо-научных «буржуазных» теорий.

Между тем, до 2-ой мировой войны, термин «советская военная доктрина» имел полное право гражданства в советской теории военного дела. Большая советская энциклопедия и ряд трудов военных теоретиков посвящали много внимания понятию о военной доктрине. В них устанавливалось определение военной доктрины, как «учения данной армии, устанавливающего характер строительства вооруженных сил, методы подготовки армии и ее вождение на войне на основе господствующих взглядов на характер предстоящих задач и их способы решения.»

Сравнение обоих вышеприведенных советских определений для военной доктрины и военной науки свидетельствует, что конкретное содержание обоих понятий фактически совпадает. Но в послевоенное определение «советской военной науки» внесено задание установления закономерностей войны, т.е. определенных незыблемых законов, о чем не было речи в отношении военной доктрины в предвоенное время. Однако, одновременно с тем советские теоретики, по личному указанию Сталина, вынесли осуждение «псевдонаучным буржуазным военным доктринам» за их стремление к установлению неизменных принципов войны, хотя таковым заданием как раз и оказалось дополнено определение «советской военной науки» в послевоенное время.

Данное противоречие становится понятным, если учесть то, что советскими теоретиками, как отмечено выше, военная наука- была разделена на «подлинную» /советскую/ и «ложную» /буржуазную/. Последняя же, по их мнению, не в состоянии уловить этих закономерностей войны, которые могут быть раскрыты лишь «самобытной», оригинальной, и независимой от Запада «советской военной наукой», базирующейся на марксистском учении об обществе и истории. В связи с этим и были объявлены антинаучными и вредными для советской армии все влияния и все отзвуки идей как военных классиков, так и современных военных теоретиков Запада. Это было провозглашено самим Сталиным в виде директивы для советской военной теории. Данная директива была сформулирована в известном письме-ответе Сталина полковнику Разину, одному из советских военных теоретиков, профессору истории военного искусства в Бронетанковой Академии им. Сталина. Директива эта гласила:

«давно пора покончить с уважением в отношении реакционных учений Клаузевица, Мольтке, Шлиффена, Людендорфа, Кейтеля и других, также как с модерными вредными лжеучениями Фуллера, Лиддель Харта, Дуэ, Гудериана, де Голля, Эймансбергера…»

Расправа с западными теоретиками не была ограничена прошлым, но переносилась и на современность в осуждении Сталиным «сегодняшних американских военных идеологов — Маршала, Эйзенхауэра, Бредли, взявших себе в учителя битых немецких генералов Браухича, Манштейна, Гудериана и других».

Эти априорные положения Сталина были в послевоенное время подкреплены рядом теоретических исследований, которые должны были вскрыть ошибочность и ненаучность западной военной теории — классической и современной. Главная критика относилась к классику военной науки Клаузевицу, основным смертным грехом которого определялся философский индетерминизм его учения о войне, в противовес которому были выдвинуты открытия «советской военной науке детерминистические закономерности войны. Одновременно с этим осуждением иностранных теоретиков, замалчивавшаяся до войны старая русская военная теория и русское военное искусство призваны были подкрепить марксистский авторитет советской военной теории. Признание их ведущей роли в прежнем общем развитии военной науки и утверждение, что Игорь, Святослав, Иван IV, Петр I, Румянцев, Суворов, Кутузов, Ушаков и Нахимов значительно обогатили общую военную теорию — преследовало цель создать для советской военной теории кроме марксистских и знатных отечественных предков. Однако, основоположником «советской военной науки», совершенно новой по содержанию и лишь впитавшей «некоторые из лучших традиций старого», провозглашался сам Сталин, «начавший по указанию Ленина на основах общих руководящих линий трудов Маркса, Энгельса и самого Ленина еще в 20-х годах разработку марксистской военной науки, развивший её в практике революционных войн и в Великой Отечественной войне, сочетавший её с лучшими русскими военными традициями, и создавший советскую военную школу подбором соответствующих командных кадров.»

Не вдаваясь в критику этих положений, как выходящую за рамки данной темы, положений претенциозности и даже военная безграмотность которых уже четко иллюстрируется включением Сталиным в ряд классиков немецкой военной науки имени ничего незначущего в военной теории начальника штаба Гитлера – Кейтеля /также как, например, упоминанием Игоря, Святослава и Мономаха, как обогатителей общей военной теории/, приходится отметить яркую тенденцию полного отмежевания и официального пренебрежения к общим корням военной науки, чего отнюдь но содержала предвоенная советская военная доктрина. Последняя широко черпала из общей сокровищницы военной теории, приспосабливая классические учения Клаузевица, Мольтке, Дельбрюка и ряда других, также как и ряд оперативных идей современных иностранных теоретиков для построения своей «пролетарской» военной доктрины. Правда, приходится отметить, что и «сталинская» военная теория фактически не отбрасывала этого наследства, а лишь выдавала заимствованное и развитое за собственные достижения. Так, сильнейшее влияние Клаузевица на Ленина в отношении установления основного принципа — примата политики над стратегией и оценки моральных факторов в войне, идей Мольтке о «единой военной доктрине»; применения к военной теории и военному делу » прикладного метода» Верди дю Вернуа, идеи Дельбрюка о влиянии социальных и экономических факторов на развитие военного дела; оперативных идей Шлиффена /»Канны» — маневр окружения, провозглашенный советской военной теорией основным видом действия советской армии/, теории Шлихтинга о тактике ведения встречного боя, также как ряд оперативных идей Фуллера, Лиддль Харта, Дуэ и Херра, Брухмюллера и Гудериана/ в отношении применения артиллерии, танков и авиации/,-свидетельствовали об этом использовании общей сокровищницы военной теории.

Теоретическое влияние этих иностранных классических и современных военных учений было тем более сильно, что наследство старых русских военных корифеев, как, например, Суворова, Румянцева, Потемкина, Лазарева, принадлежало более седой давности, т.е. было далеким от реальности современного развития общества и техники. Более же поздние русские теоретики/Леер, Масловский, Редигер, Пузыревский, Палицын, Головин, Мартынов и др./ стояли сами под влиянием Клаузевица и Мольтке, могущих считаться по праву основоположниками общей военной науки нового времени. Таким образом и советская военная теория, связанная с именем Сталина, фактически базировалась на ряде здоровых начал общей военной науки.

На скрытие этих корней в советской военной теории и на обоснование приоритета, самобытности, оригинальности и «подлинности советской военной науки» и была направлена теоретическая эквилибристика всех советских военных теоретиков в послевоенное время. Пока эта эквилибристика касалась вопросов оперативного искусства/высшей тактики/, т.е. вопросов планирования и. организации военных операций, форм и видов маневров, метода ведения операций, и организации войскового тыла при их ведении, она протекала сравнительно гладко и даже безболезненно для практического приспособления к жизни. Этому содействовало и то, что выделение оперативного искусства/высшей тактики/ в отдельную область военных дисциплин между стратегией и тактикой является действительно оригинальным признаком советской военной теории, которая заимствовала его от старой русской армии./Западная военная теория, как правило, принимает разделения только на стратегию и тактику/. Действительно, для техники вождения войск и даже для их обучения практически является мало существенным: Мольтке, Фрунзе или Сталин были творцами идеи о необходимости внедрения в армию «единой военной доктрины», обеспечивающей единство мыслей и взглядов командного состава на методы ведения операций; Ганнибал, Шлиффен или Сталин разработали методы проведения маневра окружения; француз ли Херр, немец. Брухмюллер или маршал Воронов разработали методику применения массированной артиллерии, видов огня и форм «артиллерийского наступления»; Суворов или Шлихтинг — тактику встречного боя и т.д. Важно было, что вся теория военного искусства и тактика боевых действий были разработаны по действенным образцам из общего арсенала военной теории и в свете свежего собственного опыта последней войны.

Однако, претензия на «подлинность» и самобытность «советской военной науки» потребовала от Сталина и советских теоретиков внесения особого вклада и в высшую область военной теории — в стратегию. Этот вклад и был сделан еще во время войны, в виде формулирования положений о «постоянно действующих факторах, решающих судьбы войны», т.е. об основных принципах ее ведения. Этот путь не был оригинален. В этом отношении советская военная теория следовала примеру общей военной науки, издавна стремившейся выразить в ряде формулировок-аксиом общие принципы/максимы/ ведения войны. Эти попытки выразить в точных формулировках главные принципы стратегии были обойдены классиками новой военной науки — Клаузевицем и Мольтке, в отличие от их предшественников старой школы. Мотивами, которые заставили их уклониться от этих формулировок, были сознаваемые ими сложность явлений войны, неконкретность подобных формулировок и их расплывчатый общий характер, хотя анализу основных принципов войны и посвящено философское учение Клаузевица о ней. Тем не менее, ряд основных общих принципов были сформулированы военными доктринами всех армий, обычно в вариациях и перефразировках весьма схожих. Принципы эти касаются требований: применения превосходства сил /массирование/ на главном направлении и экономия их на второстепенных, сохранение неизменной стратегической цели в ряде последовательных операций к ней ведущих, обеспечение собственной свободы маневра и движений, сохранение инициативы, применение фактора внезапности и т д. Эти же принципы касаются основных форм боевых действий: наступления — как основного способа деятельности для достижения победы, и характеристики обороны, как вынужденного действия слабейшей стороны.

Советская военная теория устами самого Сталина провела отбор из этих основных принципов, выделив пять из них в главные — постоянно действующие факторы, и второстепенные — временно действующие таковы. К постоянно действующим факторам отнесены: 1. Прочность тыла страны, 2. Мораль армии и страны, 3. Количество и качество дивизий, 4. Вооружение армии и 5. Качество и способности командного состава..

К временно действующим факторам причислены все остальные, -которые детально не перечисляются, но на первом месте их упоминается фактор внезапности.

В многочисленных трудах об этих принципах отмечали советские теоретики их решающее значение для достижения победы в воине и иллюстрировали преходящее значение остальных, второстепенных, временно действующих факторов, в том числе и фактора внезапности, если соблюдены были все предпосылки для обеспечения влияния первого ряда факторов. Как пример приводится обычно советской теорией срыв немецкого «блиц-крига» в 1941 г. на Востоке, построенного Гитлером на принципе внезапности, отмеченными выше «постоянно действующими факторами» победы. Формулировка именно этих общих принципов советской военной теорией как главных — чрезвычайно показательна». Она свидетельствует, более чем что-либо другое, об узко прикладном характере советской военной теории, т.е. о том, что эта теория является только лишь типичной военной доктриной, а еще не самой военной наукой. Действительно, понятием о военной доктрине, формулированным Мольтке и заимствованным Красной армией в начале 20-х годов в перефразировке Фрунзе, определяется учение, берущее из общего всеобъемлющего комплекса отвлеченных положений и методов военной науки точно ограниченную и очерченную часть для практического приложения в конкретных исторических условиях, при данном техническом уровне, в определенной военно-политической обстановке, и для армии, характеризуемой определенными национальными чертами. Поэтому военные доктрины и имеет обычно в своем определении характеризующее их прилагательное, отмечающее их национальную принадлежность: немецкая, французская, американская, советская доктрины.

Если принять во внимание то время, когда были сформулированы эти пять основных советских принципов о постоянно действующих факторах/они были провозглашены Сталиным в феврале 1942 г. в речи по случаю годовщины Красной армии, т о. совпадали с началом стабилизации советского фронта после поражения в результате неожиданного нападения Гитлера, использовавшего с полной силой фактор внезапности/, — становится очевидным прикладной и условный характер руководящих советских принципов. Так, в тот период фактор внезапности в стратегии уже перестал быть действенным. Требования же прочности тыла, морали армии, качества и количества войск, вооружения армии и способности командного состава были учетом тех конкретных слабостей Советской армии, и советского режима вообще, которые дали Гитлеру первоначальные победы и привели СССР на край гибели. Сотни тысяч сдающихся в плен, пораженческие настроения в стране, слабое качество советских дивизий, недостаток в вооружении, как следствие потери его в предыдущих поражениях — были этими главными конкретными слабостями, устранения которых требовала -Обстановка того момента. Эти слабости и были преодолены в дальнейшем ходе войны, но сами принципы, являвшиеся необходимыми для их преодоления в данной обстановке, были возведены в степень абсолютных незыблемых законов, годных на все времена и открытых притом самим Сталиным. Следствием явилось то, что эти принципы оставались до самой смерти Сталина неизменной и основной мудростью «советской военной науки», хотя стремительное развитие техники военного дела и революционизирующее влияние на военную теорию атомного стратегического и тактического оружия, как и их носителей сверхскоростных бомбардировщиков с огромным радиусом действия, внесли совершенно новые перспективы в теорию о войне и в методы её ведения. Эти перспективы заключались в новом импульсе для стратегии по методу сокрушения, т.е. в возможности вести войну методами «блиц-крига», благодаря огромной разрушительной силе новых атомных боевых средств и возможности их быстрого и внезапного применения авиацией. Б связи с этим фактор внезапности и выгоды превентивного удара, которым можно рассчитывать действительно сломить в короткие сроки противника, приобрели первостепенное значение.

Между тем, отмеченные выше главные принципы советской военной теории базировались на методах стратегии «измора», когда в ряде последовательных наростающих операций, каждая из которых поражала лишь часть сил и ресурсов противника, победа достигалась постепенно, как сумма слагаемых длительных усилий. Однако, реакция «сталинской военной науки» на эти новые перспективы была до самой смерти Сталина лишь слабым паллиативом. Практические мероприятия по созданию атомного оружия разных видов и его носителя — авиации и дальних ракет, лихорадочно развивавшиеся советской техникой, не подкреплены были необходимой эволюцией военной теории, продолжавшей почивать на лаврах Второй мировой войны и пяти принципах «неизменно действующих факторов». Фактор внезапности продолжал оставаться для советской стратегии второстепенным, «временно действующим», несмотря на новые возможности в отношении его создавшиеся. В этой окостенелости советской военной теории и застала ее смерть Сталина.

/окончание в следующем номере/

Н. Я. ГАЛАЙ

Оцените статью! Нам важно ваше мнение